Коммунистическая норма
взаимоотношений между людьми
- требовательное уважение.
Обыкновеннейший диалог в городской квартире:
- Ты не видела, где мои очки?
- Не видела.
Все понятно, она не видела, ищи, мол, сам. Или другой вариант:
- Ты не видела, где мои очки?
- На полке в ванной.
Опять понятно. А теперь так:
- Ты не видела, где мои очки?
- Нет.
Теперь она, наверное, не в настроении общаться. Отвечает
односложно. Скорее всего не видела, иначе сказала бы, где эти треклятые очки.
Наконец, так:
- Ты не видела, где мои очки?
- Да.
- Что - "да"? Да - видела, или да - не видела?
- Ты сам виноват, задаешь вопрос двусмысленно...
А вот и нет, тут она ошибается. Такая форма вопроса выбрана не случайно, не по глупости спрашивающего, не по небрежности. Речь идет не о праздном любопытстве "видела - не видела", а фактически о просьбе. Фраза построена так, чтобы эта просьба не выглядела чересчур требовательной.
Чуткий человек уловит в этом вопросе извинительные нотки и надежду: "Я сам куда-то задевал свои очки, но может они тебе случайно попадались?" На буквальный вопрос ответ "да" означал бы "не видела", а на подразумеваемую в вопросе надежду: "Может быть видела?" такой ответ означает "Видела". Не уловишь нюанса, ответишь буквально по словам во фразе, и этот вроде бы логичный ответ "режет слух": раз видела, почему не говоришь, где?
Наши сородичи эту надежду слышали, их "некающий" ответ на "некающий" вопрос означал: сожалею, рад бы помочь, но не могу. Наоборот, вопрос: "Ты видела мои очки?" имеет оттенок претензии, обвинения: "Ты должна была видеть, куда я их положил." Сравните интонационную окраску вопросов:
В том случае, когда у спрашивающего нет необходимости виниться, и когда он не боится показаться обвинителем, вопрос легко строится без "не":
Понимание речи не сводится буквально к сказанным словам. Оно учитывает ситуацию и подразумеваемые сторонами для этой ситуации интерпретации смысла слов и фраз. Например, зонтик захватывают не в том смысле, в каком захватывают власть, укрепления врага, соперника в классической борьбе. И если некто скажет, что он захватил бутерброды, то не надо думать, что он отвоевал их у других людей.
Таков наш язык, и таковы наши сородичи, не цеплявшиеся к словам во имя абстрактной логики, а старавшиеся распознавать ситуацию и шедшие навстречу доброму отношению. По нюансам речи можно судить, как говорящий человек относится к другим людям.
В пору моей студенческой юности вошло в моду подтрунивать над каждым, кто произносил слово "член". Весельчаки намекали на один из смыслов этого слова, который выражается фразой "мужской половой член", имеющей, кстати, весьма ограниченное хождение в приличном общении.
Может быть это кому-то не по нраву, но в нашем обществе не принято ходить с расстегнутой ширинкой, задранной юбкой, нагишом в общественных местах. Также не принято апеллировать в обыденных разговорах к интимному, сокровенному. На страже границы между повседневностью и высокоэмоциональной любовной сферой стоят стыд и правила приличия. Люди давно поняли, что разрушение этой границы наносит неприемлемый ущерб обеим "территориям" нашей жизнедеятельности.
В то же время суетная жизнь нуждается в подпитке любовной энергией. Общество вырабатывает такие формы ее выражения, которые не оскорбляли бы упомянутых "пограничников": искусство, танцы, особые речевые обороты, неоднозначные нормы нравственности, по-разному применяемые к разным ситуациям. Это отнюдь не хаос, это живой порядок, основанный на совместно поддерживаемом "общественном чувствовании".
В свое время стыд и приличия надежно отделяли слово "член" от неуместных ассоциаций. Мы без запинки употребляли выражения: член общества, член партии, член ВЛКСМ, член правительства, член Политбюро, действительный член, член-корреспондент, "хочу быть достойным членом..." В них не звучало ничего нелепого, тем более издевательского. И вот какие-то шутники, казавшиеся безобидными, стали с этим словом шалить, каламбурить и анекдотить. Мне запомнился остроумный анекдот на тему "член-корреспондент", который я здесь воспроизводить не буду.
Мы все втянулись в это шутовство, не подозревая, что у шутников-инициаторов могут быть очень серьезные намерения, каковые они до поры скрывают. Что спустя годы уже не анекдотчики, а "властители дум" доберутся и до выражения "мать Родина".
Дело вовсе не в отдельных словах, не в шутках и не в анекдотах. Дело в том живом порядке, который мы совместно поддерживаем. Надо было заметить и ужаснуться, что некоторые любители анекдотов издеваются над привычными смыслами вовсе не в шутку, а всерьез. Что они готовы разрушить без сожаления то, что мы - большинство - хотим очистить, укрепить своей сатирой.
А что было делать? Хватать этих серьезных шутников и тащить в кутузку? Ни в коем случае. Надо было научиться строго различать слова и дела, в нешуточных вопросах перешагивать через эти "шутки юмора", в общении держать эту породу на привязи, не забывая о ее клыках и повадках.
Учиться никогда не поздно.
Alex55
12.03.2009
Москва
См. также
Два момента истины
Экономика или жизнь
Проговорка по Черчиллю
Подчинение как объективная необходимсть
Рациональное поведение
К пониманию технологий неконтролируемого управления сознанием
Аргументы непопулярной политики
Постоять за себя
Пророки с ограниченной ответственностью
Информационно-поведенческая концепция человека