Вместо вступления
Сначала было слово
Напряжометр
Если бы я был диверсантом
Мировоззренческий фундамент
Слово за слово
Империя зла - полюбишь и козла
Все чудесатее и чудесатее
Война в мире слов
Слово и дело
Магия слов
Что, все так просто?
А как же с вопросом?
Если бы этот разговор не случился, его следовало бы выдумать.
Но он случился. Мы сидели теплой компанией в маленькой московской кафешке «грузинской национальности», умеренно пили, закусывали и говорили о жизни. Разговор был скучный, и к слову пришлось, так что я по своему левому обыкновению завернул на политику.
- А что, молодые люди, в чем, по вашему мнению, состоит главное отличие нынешней общественной системы РФ от советской?
- Главное в том, что теперь я в моей стране могу выйти на Красную площадь и говорить все, что думаю. – Это наш молодой коллега, любимец девушек и изрядный повеса, но хорошо соображает, умеет говорить, с задатками лидера. Да что там задатки, – лидер, кабы не повеса. Пафос – не его стиль, а тут он поднимается до пафоса.
Мы вообще-то компьютерные специалисты, по-прежнему говоря, асушники, по-теперешнему, по-английски, айтишники. Пока я, как громом пораженный, подыскиваю слова возражения, разговор катится дальше, как ни в чем не бывало.
Напомнить своим молодым друзьям, что коммунисты, чьи святыни располагаются как раз на Красной площади, уловками власти прочно лишены возможности провести здесь свою демонстрацию или митинг? Но им же плевать на коммунистов, хотя сами уже нахлебались задержек зарплаты и самодурства хозяев.
Ладно, тогда объясню, что, вздумай они действительно сказать что-нибудь эдакое на Красной площади, не очень приятное соседям за стеной, - вряд ли у них получится... Да ведь им и на это плевать.
Как же им объяснить?
А зачем объяснять? Пусть думают, что хотят. Они же не лезут к тебе со своими объяснениями. И твои объяснения никому не нужны. Устарел ты, старина, не умеешь жить сегодняшним днем…
Но ведь завтрашний день все равно наступит, даже если о нем не думать. И раз не думал сам, то придется принять то, что надумали другие. Весьма вероятно, эти другие не принимали твои интересы так близко к сердцу, как ты. И напрасно ты думаешь, что каждый может обеспечить себе свой отдельный личный завтрашний день, не заботясь об общем.
У них нет базы для сравнения, вот в чем дело. Они думают, что СССР разрушился сам. Они не понимают, что в их черепных коробках вместо советской версии программы созидания и самообучения загружена теперь какая-то глючная порнобухгалтерия.
Сначала было слово. И слов этих было много, и были они безобидны и лукавы.
Перестройка. Ускорение. Гласность...
Не спешите браниться и переделывать на «катастройку». Хорошее было слово. Страна, набравшая силы, застоявшаяся немного в своем благополучии 1970-х, уставшая от осторожных и скучных на вид седых правителей, страна, бьющая копытом, была готова к преображению. Оглянуться на ошибки, которые, конечно же, случались, осмыслить пройденное и настоящее, наметить, куда, и айда дальше прокладывать дороги по земле и небу, поворачивать реки, растить детей и хлеб, дружить.
Было и другое. Пили почему-то больше, чем ожидаешь для условий такого социального благополучия. Власть, которая плоть от плоти, своя в доску, «рабочих в партию по разнарядке», - заболевала бюрократическим склерозом, сосредоточивалась на кормушке, надо сказать, весьма скромной «по всем цивилизованным меркам», но подленькой, спрятанной от народных глаз. Власть теряла нонконформистов, ярких лидеров, мудрых руководителей, честных представителей народа.
Благополучие в стране было прочно и действовало расслабляюще. «Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Активным, конечно, хотелось большего. «Старперы сидят в руководящих креслах и не дают ходу молодым».
Хлебом кормили свиней. Продовольственные прилавки, кроме столичных, оставляли желать лучшего – люди питались хорошо, денег хватало, раскупали все. Государственная торговля в этих условиях приворовывала, оставляла своим, торговала с черного хода. С промышленными товарами явления были аналогичные. Качество и технический уровень наукоемких промтоваров часто отставали от «лучших мировых образцов».
Люди имели все необходимое, включая очень неплохую бесплатную медицину, замечательную, по сравнению с нынешней, систему бесплатного школьного, профессионального и вузовского образования. Они были спокойны за завтрашний день. Они имели возможность не только получить гарантированную работу, но и выбирать ее в соответствии со своими способностями и склонностями из широчайшего спектра. Но они хотели лучшего, что вполне естественно для многолетней политики роста благосостояния, поставленной во главу угла XXIV съездом КПСС.
Были проблемы, были силы, были ресурсы, система была жизнеспособна во всех отношениях, но вопросы накапливались. Нужна была перестройка. Потому это слово и было воспринято практически всеми людьми с огромным пониманием и воодушевлением.
Был еще и окружающий мир. При мощи Советского Союза 1970-х годов фактор окружающего мира уже не играл для страны определяющей роли в выборе траектории развития. Но никогда при выборе пути страна победившего пролетариата не противопоставляла себя остальному человечеству. Проистекало ли это из идейного космополитизма ленинской когорты или всечеловечности коммунистической идеи в ее русской интерпретации – так или иначе, став сильными, советские люди хотели коллективной безопасности.
Все это горбачевцы назвали словом «застой». Можно ли назвать это экономическим кризисом? Социальным кризисом? Политическим кризисом? Идеологическим кризисом?
Сейчас вообще можно называть что угодно чем угодно. Но тогда, в 1985 году, никто в стране не понял бы, как это «западное» слово можно соотнести с нашей спокойной благополучной жизнью. Понадобились годы, чтобы изменилось и понимание, и жизнь.
Чтобы описываемые события стали понятнее, нам придется отвлечься.
У вас есть вольтметр? Приборчик для измерения электрического напряжения? Подключаете его к розетке, и стрелка показывает на шкале, каково напряжение. Отключаете – стрелка показывает нуль. Если в отключенном состоянии прибор показывает не нуль, то необходимо подстроить его – выполнить установку нуля. Для установки нуля обычно есть настроечная ручка или винтик.
Если нуль не установить, то прибор покажет не то напряжение, которое есть в розетке. Смотришь, как светят лампочки – нормально вроде бы, а прибор вместо 220 показывает 260в. Что это вдруг напряжение так подскочило? Может быть, лампочка старая, перекала не заметно? Или это только в розетках, а верхний свет в порядке? Как бы холодильник не сгорел, да и другие приборы!
Отключаем прибор от розетки и видим, что стрелка встает не на нуль, а на 37. Подкручиваем винт, стрелка встает на нуль. Снова подключаем к розетке – ага, теперь показывает 223 вольта, похоже на правду, лампочки ведь горят не ярче обычного. Напряжение чуть выше нормы, ничего страшного, просто надо последить.
Как все просто с вольтметром – отключил, проверил нуль, подстроил, если нужно.
Сложнее с нашим восприятием действительности. Оно тоже, как и вольтметр, работает от своего «нуля», в качестве которого выступает то, что выстроено в голове, или что привычно, или что было недавно, или у «правильного» какого-нибудь эталонного соседа, или то, что в газете и по телевизору. Все, что наблюдаем, мы сравниваем с тем или иным нулем.
Но вот незадача: такой вольтметр не отключишь от розетки, не проверишь, на месте ли нуль. И этот нуль постепенно дрейфует, если обстоятельства меняются, а разум не подстраивает. Мы привыкаем к иным точкам отсчета, не всегда осознавая этот дрейф нуля.
То, что эта аналогия - не фантазия автора, иллюстрируется множеством поразительных примеров.
Взять хотя бы адаптацию глаз: изображение, перевернутое специальными очками, человек через два-три дня начинает видеть в обычном прямом виде. Мозг сам переворачивает, как надо для удобства жизни.
Удивительные ощущения возникают у людей, привычных к подвижным лестницам-эскалаторам, когда они идут по остановленному эскалатору.
В обыденной жизни несть числа таким примерам: четверка на экзамене для отличника - неприятность, а для однокашника–троечника – удача. Назначение на должность, получение новой работы, изменение тарифов и цен – все познается в сравнении.
Отметим и еще одно обстоятельство. Людям трудно понять друг друга, тем более договориться, если их «нули» сильно расходятся. Помните, «сытый голодного не разумеет»? А умение мысленно встать на точку зрения другого человека, чтобы лучше его понять, дано, к сожалению, не каждому.
Сегодня, зная уже о мировых событиях, последовавших за развалом Советского Союза, можно составить очень определенное мнение о самом упомянутом выше «окружающем мире», не замутненное ни «красной» советской пропагандой, ни эйфорией горбачевского, а затем ельцинского братания с общечеловеками на рубеже 90-х.
Вряд ли у кого-то сегодня остались сомнения в том, что геополитические оппоненты СССР и раньше руководствовались в своей политике гораздо более эгоизмом, нежели альтруизмом. А не только в постсоветские годы, когда этого уже не скрывают. Просто ранее, в борьбе против мощного конкурента, они вынуждены были больше заботиться о своем образе объективных человеколюбов. Теперь это не может нас обмануть: западный мир был заинтересован не в том, чтобы поделиться с советскими людьми своим опытом достижений по части общественного благополучия, а лишь в устранении препятствия на своем пути к мировому господству. Разумеется, прикрываясь и тогда, и поныне самыми благими пожеланиями.
В чем был заинтересовано советское общество? В развитии, в чем же еще. И народ, и народная власть. Народная, народная, несмотря на «членовозы», распределители (закрытые магазины), четвертое управление минздрава, и номенклатуру с ее корпоративной этикой.
Народная уже хотя бы потому, что на словах не решалась противопоставлять себя народу, как это легко делает нынешняя – власть элиты. И не думайте, что «на словах» - это мало. Это, по сути, обещание быть народной, власть была вынуждена исполнять в меру возможностей страны и ее – власти – испорченности. А та испорченность была не чета нынешней, о чем, будет время, когда-нибудь поговорим.
А теперь спросим себя: как превратить советское «застойное» благополучие в кризис, не попадая под ответственность за халатность или, упаси бог, вредительство?
Есть очень хороший способ. Нужно сдвинуть «нуль» у «социального вольтметра» массового человека таким образом, чтобы его стрелка показала общественное напряжение больше, чем на самом деле. То есть, искусственно создать у людей ощущение кризиса.
А легко ли это сделать?
В советском мировоззрении основные начала координат понимались как общечеловеческие, объективные. Образование, воспитание, идеология, наука, общественная деятельность – все было направлено на формирование общей мировоззренческой базы, где «нули» разных приборов являются точками единой целостной картины миропонимания. Притом картины, которая опирается на научное знание, поэтому не зависит от личных пристрастий. Естествознание, общественные воззрения, культура – все складывалось в этом идейном фундаменте.
Эта картина имела свои несомненные достоинства. Она обеспечивала уровень общественного взаимопонимания в СССР, совершенно немыслимый для самых «цивилизованных» обществ. Она была фактором духовного единения и высоким интеллектуальным стандартом общества.
Но, как и всякая унификация, единое мировоззрение вступало в конфликт с особенным и меняющимся. Новые знания не всегда своевременно осваивались им, личностные особенности не всегда безболезненно сосуществовали с общим фундаментом. Многое, естественно, зависело от персоналий, курирующих мировоззренческую сферу.
Каково же было это мировоззренческое начало координат к началу перестройки? Как оценить его, избегая влияния и советской пропаганды, и антисоветской?
Давайте возьмем советское искусство, такие его отрасли, где начала координат наиболее зримы: литературу, кинематограф, театр. Отставим в сторону художественные достоинства, хотя они впечатляют. Отставим правдивость, поскольку конъюнктура и приукрашивание действительности свойственны даже западному «свободному» искусству, а не только советскому государственному. Посмотрим на ценности, поднимаемые на пьедестал в литературе, кино, театре СССР.
Труд, созидание, дружба, любовь, поиск, знание, героизм, любовь к Родине, человечность, добро. Можно ли было так себя обманывать, что в кино поклоняться одним идеалам, а в жизни – противоположным? Похоже ли такое двуличие на наших земляков и предков? Вспомните, спросите у своих родителей, у бабушек и дедушек.
Сравните не зрелищность, как принято, а интеллектуальный уровень массового советского и голливудского кино. Станет ясно, на какой образовательный ценз рассчитывали создатели фильмов. Посмотрите, какими изображают американцы советских бойцов в своих боевиках. Противника, конечно, нигде не жалуют. Особенно в ходе войны, - ему приписывают все зло, которое придет в голову. Но для советского кинематографа 1960-х и далее уже неприемлемо было представлять людей в буквальном смысле чудовищами. А ведь это и есть одно из начал мировоззренческих координат.
Итак, единый мировоззренческий и духовный фундамент советского общества даже с позиций нынешних представлений о человечности не выглядит сколько-нибудь порочным.
Мы привыкли к этому фундаменту настолько, что перестали его ощущать. Исходя из объективности мировоззрения, предполагали, что этим же примерно располагают и европейцы, и американцы, и представители других народов, с поправкой на уровень образованности и национально-культурные традиции. Изредка сталкиваясь с носителями иных мировоззренческих начал, удивлялись их непонятливости, а иногда и собственной в отношении их тоже. И не могли представить, как беспомощны будут люди, привыкшие к фундаментальной стабильности, когда точки отсчета вдруг «поедут» в разные стороны.
Незаметно сдвинуть какие-то из «нулей» в такой связной конструкции затруднительно. Значит надо уничтожить эту фундаментальную конструкцию. Да кто же такое позволит? Правильно, никто не позволит, если так прямо и вдруг.
Иное дело, если в русле перестройки провозгласить плюрализм мнений. Почему люди, такие разные, должны думать одинаково? Конечно, не должны. И ничего страшного не случится, если у человека по любому вопросу будет свое мнение, которое, к тому же, вовсе не претендует на истину в последней инстанции.
Это был сильный ход. Единомыслие как принцип действительно было характерно для советского общества. Хотя свобода иметь свое мнение ограничивалась вовсе не так сильно, как представляют это дело антикоммунисты.
Во-первых, иметь собственное мнение можно было сколько угодно. Его и имели. Другое дело, выступать открыто против мнения начальства, что нелегко в любом обществе. Советское не было исключением, как и нынешнее эрэфское. Только нынче это положение морально оправдывают частной собственностью: с хозяином не поспоришь. А в советские времена кроме собственного малодушия свалить можно было только на власть, оторвавшуюся от народа. Понятно, на что валить удобнее.
Во-вторых, на самом деле и нынче не так много охотников искать во всем парадоксы и выпендриваться. Как только мода на самовыражение такого рода утихает, большинство удовлетворяется типовым набором мнений почти по всем вопросам. А в той информационной среде, где господствовало принимаемое всеми глубоко разработанное оптимистичное мировоззрение, плыть по течению было вообще одно удовольствие.
Однако унификация мнений в СССР была не стихийно-добровольной, а официальной. И поэтому отношение к ней в обществе было не столь снисходительным, как к обывательскому конформизму. Что, кстати, тоже свидетельствует в пользу тогдашней общественной адекватности.
Предложение заиметь свое мнение по всем вопросам упало на благодатную почву. Еще бы! Противостоять официальной косности, проявиться, как личность – это был вызов каждому мало-мальски активному человеку.
Ну а что же тут плохого? Разнообразие мнений, терпимость к чужой позиции – что плохого?
И здесь я должен сказать простую и горькую вещь, которую начал понимать еще в те годы горбачевья, но не оценил ее последствий. Всех нас тогда будоражила именно возможность, востребованность разномыслия и инакомыслия. Но на фоне радостного карнавала разных мнений диссонансом стали звучать утверждения, в которых ставили в один ряд А.С.Пушкина и блатного поэта Кукушкина, знание и невежество, науку и суеверия, правду и ложь. Это казалось тогда каким-то нелепым и временным явлением, вывихом, эксцессом плюрализма. Причем было, было ощущение нелогичности и неслучайности этих утверждений. Вовсе не глупые и совсем не горячие люди проговаривали это в публичных дискуссиях, а другие неглупые люди с этим не спорили. Может, боязнь выглядеть ретроградами, а может что другое.
Плюралисты, оказывается, не только сами не претендовали на «истину в последней инстанции», но отказывали в этом и своим оппонентам, и обществу, во всяком случае, советскому. Слово «инстанция» очень удачно выбрано. Это же про партийный и государственный аппарат, да и Академия наук – тоже инстанция. Нетрудно заметить, что это как раз означало отрицание общего мировоззренческого начала координат. Правда, это сейчас нетрудно заметить, да и то пока не всем. А в то время вера в здравый смысл и ощущение незыблемости существующего порядка были очень сильны, и «плюрализм» не встревожил нас.
Доступ к передвижке нуля был открыт. Процесс пошел.
Слова много значат в нашей жизни.
В одной рядовой советской семье – мама, папа, сынишка и дочурка – мама вдруг стала называть папу «самец«. Инженера, интеллигентного человека, туриста, любителя поразмышлять, заботливого отца и положительного мужа - наш самец. Немножко в шутку, немножко с подтекстом. Если бы теща, а не жена, муж бы, пожалуй, возразил. А жене не стал, поскольку льстило самолюбию. К тому же блеск ее глаз, вспыхивающий в подходящие моменты, редко оставлял его равнодушным. Дети пофыркали и привыкли.
При случавшихся размолвках стало иногда проскальзывать: «самцу главное настоять на своем», «это в тебе самец говорит» и тому подобное. Он возражал, иногда уступал.
Когда и сынишка в ответ на требование отца вымыть за собой посуду заявил, что это самец в нем говорит, папа сообразил, наконец, чем может обернуться такая лексика для отцовского авторитета в семье. Человек он был волевой и неглупый, хоть с виду нежесткий. Сыну ответил, что самец действительно заговорит в нем, если сын не поймет по-хорошему. А жене объяснил наедине, что самец он только иногда, а в остальное время – отец семейства. Убедил, и снова наладилось.
Слова управляют нашей жизнью. Человек человеку – друг, товарищ, брат. Так и было. Не без исключений, конечно, но как общепринятое правило отношений, как критерий, на который можно было даже явно ссылаться: «друг так не поступает». Инерция той системы отношений все еще действует, то ли мешая "прогрессу", то ли спасая от катастрофы. И в той системе отношений слово не было так опасно для человека, как если бы люди вдруг стали врагами.
Слово было оружием, защищавшим наш мир от посягательств противников. Помню, как поразил меня, не приученного с детства фехтовать словами, тот факт, что в советских новостях говорилось «Организация Освобождения Палестины» (ООП), а по западным радиоголосам – непременно «Палестинская Организация Освобождения» (ПОО). Сначала я подумал, что у западных проблемы с русским языком, потом понял, что это намеренно. Кстати, проблемы с русским языком у них были и остаются.
Вспомним брежневские международные инициативы 1970-х – разрядка международной напряженности, советское «мирное наступление» в Европе, знаменитое совещание по безопасности и сотрудничеству (СБСЕ). Западная контрпропаганда обвинила нас в лингвистическом программировании – стремлении ослабить Запад. По-французски, мол, разрядка – детант – означает еще и ослабление. Такими приемами общественное мнение удавалось переориентировать с идей коллективной безопасности на идеи противостояния и всегдашних «козней русских». Судят они о нас по себе.
За признание послевоенного статус-кво в Европе Советский Союз тогда вынудили заплатить признанием западных концепций «общечеловеческих ценностей» - прав человека. Как известно, статус-кво в результате разрушения СССР был разрушен, причем роль западных концепций прав человека в этом деле невозможно переоценить.
Вот вам и плюрализм мнений.
Я не хочу сказать, что разрушение СССР началось в 1970-е, тем более, ранее. Угрозы разного плана возникали всегда. Реальный процесс пошел с 1985 года.
По планам антисоветчиков, ныне совершенно очевидным, нам под водительством Горбачева предстояло себя возненавидеть.
Президент США Рейган придумал для нас ярлык "империя зла". Что реально подходило под это определение? Война в Афганистане. Да, Советский Союз ввел войска на территорию суверенного государства-соседа, установив там фактически марионеточную власть. Никаких захватнических аппетитов, как у США в Ираке, у Советского Союза не было. Его вынудили это сделать, чтобы попытаться погасить очаг напряженности у южной границы страны. Задним числом можно говорить и о том, что лучше бы этого не делать. Хотя, кто знает, как развивались бы события без той афганской войны.
Это был факт, оправдывать его в глазах подстрекаемого Западом мирового сообщества было практически нечем. Американцы уже отвоевались во Вьетнаме, мелкие островные агрессии сходили им с рук. А тут русские завязли в мусульманской стране. "Черные тюоьпаны", цинковые гробы, советские "военные преступления". Постройка жилья, детсадов, помощь в экономике – не в счет. Западный бойкот московской олимпиады, поощрение исламского терроризма, демонизация СССР. Кто же знал, что спустя двадцать с небольшим лет уже США введут свои войска на территорию того же самого чужого соседа, и это будет выглядеть как будто вполне пристойно... Нуль сместился. Если бы люди двадцать лет назад понимали, что будет именно так, тогда бы Советский Союз разрушить не удалось.
Империя зла – не такой простой ярлык. Он имеет действие как внешнее, со стороны окружающего мира, так и внутри страны, влияя на ее понимание людьми. И работает тут не только "зло". Слово "империя", в XX веке уже выходившее из употребления, вдруг стало модным в западном мировоззрении и публичном лексиконе. А оттуда постепенно диффундировало и в советское. Не само по себе, конечно. Это слово вроде бы синоним державы (сверхдержавы), но не совсем. Империя – это архаизм, нечто, уходящее в прошлое, помпезность, бутафория, тяжеловесность, централизованная жестокость, экспансия, потенциальная агрессия. Антипод широкой демократии.
Воспринять СССР как империю далеких веков было сложно: современное индустриально развитое государство с высокообразованным народом не только в центре, но и до окраин. Общенародная собственность, общенародная страна, общественные фонды потребления, братские отношения внутри и стремление к ним вовне.
Но это было необходимо диверсантам, поскольку «зло» было явным обвинением, и наше сознание на него бы не пошло. А «империя» - как бы объективный эпитет, даже лестный немного. Это понятие было вдруг чудовищно вздуто в искусстве запада второй половины XX века, в его литературе, кинематографе, масскультуре. И подхвачено антисоветчиками. Толкиен и Азимов, пресловутые антиутопии, «Остров Крым» и «Приключения Чонкина» - вся эта виртуальная разноцветь концептуально вращалась вокруг «империи» Этот ложный образ, и порожденные им ложные аналогии сыграли важнейшую роль в ломке советского мировоззрения. Например, вопиющее сравнение с распадом британской колониальной империи.
Страна-фабрика, страна совместного труда и бытия, страна, искавшая гармонии с миром – империя? Как легко извратить суть неосторожным словом.
Империя фактически означает удаление, вырезание советского периода из понимания российской истории. Многие российские патриоты и по сей день увлечены, вернее куплены этим ложным образом. Они оперируют им, не ведая, что творят.
Жизнь многогранна, многолика, сложна и порою неоднозначна. Можно надергать плохого и представить все в черном цвете. Можно закрыть глаза на черное, а цвет сделать розовым. Как увидеть, как понять, с чем сравнить? Сравнивайте с чем угодно, пока никто хитрый и искушенный в словах не вздумал вас одурачить.
Он навяжет вам свою базу для сравнения, а вы и не заметите. Он может менять эту базу от случая к случаю на принципиально противоположную. Более того, даже в пределах одного разговора систему координат могут сдвинуть. Это нелегко заметить, раз все мы разные, и над нами торжествует плюрализм.
Естественно, начало координат каждого человека обслуживает интересы человека. Продаешь – хочется подороже, и справедливость понимается соответственно. Покупаешь – хочется подешевле с вытекающими из этого последствиями для справедливости. Так и двигают свою справедливость, что дышло, все и всегда...
Стоп. Это неправда.
Нужен в жизни «нуль», если вы хотите предвидеть, а не только реагировать на сиюминутные обстоятельства. Ругая пешеходов, не дающих вам проехать, надо понимать и то, что вы сами окажетесь когда-нибудь пешеходами и станете ругать водителей. Позволяя совершаться злу над другим, вы рискуете оказаться когда-нибудь на месте этого другого.
Поэтому нужно иметь объективную точку отсчета, не зависящую от интересов минуты. Но ведь лучше, чтобы такая точка была общепринятой, лишь это является залогом взаимопонимания. К тому же отклонения от общепринятой базы лучше заметны.
Стремление согласовывать между людьми начала координат вполне естественно для общества, которое ищет взаимопонимания. А противоположное стремление естественно для общества, которое ничего такого не ищет.
Это важное замечание. Оно позволяет судить об истинных целях политических сил и СМИ в отношении общества. Во время перестройки советские СМИ в массе занимались поиском общественного взаимопонимания. Но некоторые из них постепенно переходили к хаотизации общественного сознания. Этот переход полностью совершился уже в постсоветские годы.
А тогда жизнь подбрасывала такие поводы для коррекции миропонимания, как Чернобыльская авария. Это страшное по масштабам и противоречивое по смыслу событие стало, пока реальная власть и народ занимались ликвидацией последствий, одним из мощнейших мотивов информационной кампании по "передвижке нуля" - дискредитации науки. Новоявленная царица наук – экология, вытоптала из общественного сознания авторитет всех прочих, оставив разве что экономику. Экономика пригодилась на последнем этапе разрушения СССР. А в качестве мировоззренческого эталона извлекли из склепа астрологию, магию разных цветов, парапсихологию, колдовство.
Сколь ни тяжелы были впечатления от Чернобыльской катастрофы, от крушения «Адмирала Нахимова», от ряда других техногенных катастроф, их все же было недостаточно, чтобы раскачать советское общественное сознание. Пришлось и присочинять немало, и привлечь и сконцентрировать в мозгах несчастных «личностей» черный плюрализм за всю историю СССР с 1917 года, и даже ранее.
Начали с того, что объяснили и автору этих строк, и миллионам советских граждан, что их научное мировоззрение сомнительно, потому что они знают далеко не все, например, из истории СССР. Что сталось с виднейшими участниками революции 1917 года? Сколько тяжелых и постыдных страниц советской истории о голоде, о масштабах репрессий, о гонениях на генетику и творческих людей скрывают от советских людей? Можно ли быть уверенным в своем мировоззрении при таких белых пятнах?
Все резонно и логично. Скрывали, а теперь вскрыли. Правду надо знать. А в условиях плюрализма можно не останавливаться на правде. Пойти дальше. И пошло-поехало. Вот уже репрессировано 60, а то и 100 миллионов человек. Вот уже Сталин – параноик. (Не читал бы его переписки с Черчиллем и Рузвельтом – еще долго верил бы, так искренне и убедительно об этом писали в солидных советских журналах.) И никто не останавливает этот плюрализм, приплачивают даже.
"Нуль" дрейфовал, количество "чернухи" накапливалось, и это количество постепенно переходило в качество – сначала в горбачевское "новое мышление", оторванное от понимания кровных интересов собственных и страны в целом, а затем уже и в новый менталитет, оценить который можно, пожалуй, словом, возникшим в те годы - беспредел.
Надо сказать в этой связи о роли постепенности. Нормальный человек склонен к небольшим уступкам, он экономит усилия на анализе последствий, если последствия оцениваются как небольшие и неопасные. Это рационально. Но не в случае, когда вами занимается ваш стратегический конкурент.
Последовательно, шаг за шагом, добиваясь вашего согласия, он подведет вас к неприемлемому решению. Вы захотите отказаться, но это будет нелогично с точки зрения вашего предпоследнего согласия.
Учебный пример. В общем коридоре сосед размещает свои вещи на пропорциональной доле площади, а ваша пока свободна. Он спрашивает разрешения поставить на вашу площадь детский велосипед. Оговорив, что это временно, вы соглашаетесь. Через некоторое время на месте велосипеда оказываются другие пожитки соседа, а велосипед он подвешивает на гвозде над пожитками. Вы напоминаете, что договаривались временно. Он отвечает, что пока все равно у вас свободно, вот он и решил использовать ваше место более рационально. Не желая ссориться, вы оговариваете, что когда понадобится, он оперативно все уберет. При нужде временно выставить что-нибудь на это место вы уже не хотите связываться с соседом и доставлять ему хлопоты. Хлопоты достаются вам.
Еще через некоторое время сосед устраивает на своем и вашем месте один большой стеллаж. Вы понимаете, что произошло. И говорите, что так не договаривались. А он говорит, что за все время у вас ни разу не возникло потребности занять это место, а пристаете вы к нему лишь из дурно понимаемого принципа. Вы сообщаете, что ожидаете прибавления в семействе, и понадобится место для коляски. Конечно, говорит сосед, тогда все и решим.
Наконец, прибавление состоялось, коляска куплена, ставить некуда. Вы обращаетесь к соседу, а он заявляет, что переделает стеллаж на более короткий, когда у него будет время.
Если вы мужчина, то, умаявшись от размещения в квартире разных детских причиндалов, берете какой-нибудь инструмент и решаете проблему либо со стеллажом, либо с соседом. Но это уже противоправно. Вы уступали, и вы же оказались виновны. В любом случае, имеем конфликт.
Где выход? Надо было предположить худшее: что у соседа начало координат учитывает только его собственные интересы, а не ваши. Тогда на одном из первых шагов следует занимать свое место в коридоре любой ненужной рухлядью «из принципа», иначе места вам не видать. И растить бицепсы.
Путь разрушения СССР с идейной стороны выглядит достаточно ясным и довольно простым. Может показаться, что разрушить Союз и впрямь было легко. Это не так.
Интересы большинства общества были удовлетворены в советском обществе. Отказываться от него народ в массе своей не хотел и не собирался. Но представить себе, что сверхдержаву с легендарными спецслужбами решат намеренно разрушить информационным мошенничеством при попустительстве сверху – это и сейчас нелегко.
Не было в мире таких прецедентов. Не было навыков противостояния у народа. У кого такие навыки были, те были постепенно нейтрализованы, или предали.
Много зла свершилось на наших глазах из-за нашего самодовольства, из-за неспособности осознать, что обманывающие нас могут преуспеть в этом, хоть мы вроде и не дураки. Многие «не дураки» и сейчас полагают, что в одиночку можно противостоять профессионально организованной войне слов.
Первым серьезным результатом антисоветского информационного мошенничества в массовом сознании было внедрение мысли, что карать за антисоветскую деятельность нельзя. На самом деле тут была ловкая двухсторонняя подтасовка. С одной стороны на волне «разоблачения репрессий» с чудовищными фальсификациями и преувеличениями была проведена мысль, что очень многие, как бы даже большинство, пострадали невинно, то есть, ни за что. С другой стороны антисоветскую деятельность предпочитали именовать инакомыслием. Это невинное словечко фигурирует как обозначение антигосударственной подрывной деятельности во множестве публичных работ антисоветского направления. Оно же прочно засело и в головах многих «не дураков»
Подрывные антисоветские элементы Запад стал именовать диссидентами – эмоционально неопределенным для русского языка термином. А затем это неясное слово невинно перевели как инакомыслящие.
В самом деле, как можно наказывать за мысли? Нельзя же приказать человеку думать так, а не иначе! В здоровом обществе, где плюрализм мнений, за инакомыслие не наказывают, а в нашем нездоровом – о-го-го!
Было и прямое практическое обвинение, выдвинутое академиком Сахаровым и другими диссидентами: в СССР инакомыслящих сажают в психушки. Этот аргумент не вырос до многомиллионных размеров, только страшные фантастические детективы воспевали ужас психушек. Но и отдельные известные факты такого рода производят очень сильное впечатление на публику. Разумеется, практика подобного рода, если она по медицинской линии не обоснована, является мерой из разряда «ниже пояса» и не может быть оправдана. То есть, должна быть осуждена обществом и исключена для повторения в будущем. Вместе с тем, право и обязанность советского государства бороться с противоправной деятельностью, угрожающей самому существованию страны, неоспоримы.
В годы горбачевья психологическая игра шла еще на уверенности граждан в прочности и незыблемости системы, соответственно, на невинности диссидентских усилий на фоне государственной мощи, на благих намерениях инакомыслящих, на их кристальной человеческой чистоте. Это теперь понятно, что угроза была реальной, и карать за нее следовало столь же реально, чтоб никому неповадно было.
Этим сочувствием инакомыслию людей ослепили настолько, что они и вправду подумали, что в западном мире существует абсолютная свобода слова. Недаром так впечатлял советских людей лондонский Гайд-парк в многочисленных сюжетах о цивилизованной западной демократии. Кого он впечатляет нынче?
Помню, каким мировоззренческим ударом уже при Ельцине было для многих заявление, что свобода слова предполагает запрет на разжигание межнациональной, расовой, религиозной и даже социальной розни! Да, социальной! Эта оговорка, которую нынче не очень повторяют, была проговорена многажды в период острейшего общественного противостояния в стране.
Дело в том, что до разрушения СССР информационные авторитеты, не претендующие, как мы знаем, на истину в последней инстанции, продвигали в стране свободу слова без оговорок и ограничений насчет разжигания национальной розни. Национализм прибалтов вызывал у них восторг, национализм кавказцев – ужас, национализм русских в лице «Памяти» - отвращение.
И не было никакого идейного, тем паче, правового отпора тем преступным злоупотреблениям свободой слова, которые привели к невиданным «в мирное время» вооруженным конфликтам с десятками тысяч жертв: Сумгаит, Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия, осетино-ингушский конфликт, Приднестровье, изгнание русских из Чечни. Информационное соучастие в массовых убийствах…
Это преступление почему-то удалось интерпретировать медицинским термином эйфория. Фигуранты возможных уголовных дел имели беспрецедентную возможность сами поставить себе диагноз. Они выбрали самый невинный.
То же самое, что в Чернобыле, – некомпетентность и разгильдяйство. Только там сложно говорить о злонамеренности устроивших эксперимент, а тут, напротив, сложно говорить об отсутствии злонамеренности. Но суда не было. Наоборот, судить пытались запрещенную КПСС.
Аналогия с Чернобылем многое дает в понимании разрушения СССР. Реактор ЧАЭС «прощал» многие нарушения регламента, то есть, не взрывался по пустякам. Не реагировал на них, создавал у персонала иллюзию безопасности этих безрассудных действий. Это прекрасно, он и не должен был взрываться, но должен был давать по шаловливым рукам и легким головам.
Если бы не это слишком хорошее поведение, а непременная реакция на каждый неверный шаг, отучающая людей совершать такие шаги в ответственных точках, ни чернобыльская авария, ни разрушение СССР были бы невозможны.
А разве может это делать реактор? Нет, это может делать только специально выделенный персонал. Тот самый, деятельность которого заклеймили, как сталинизм.
Конечно, одним говорением нельзя объяснить сложное и многоплановое действо по разрушению СССР. Страну действительно удалось со временем привести ко вполне реальному кризису в плане межнациональных отношений, разбалансировке денежного обращения и большим проблемам в товаропроводящей сети.
Об экономической стратегии перестройки следует писать отдельно и много. Отметим здесь некоторые нюансы ее связи с описываемой войной слов.
Сейчас не принято вспоминать, как с восторгом на всю страну на заводе РАФ коллектив выбирал себе директора посредством самых демократических процедур.
Сейчас не принято вспоминать, что недовольство наукой состояло не в том, что она в СССР есть, а в том, что она не во всем на первом месте.
Не очень вспоминается, как обоснованно и солидно звучали аргументы, что при той же работе мы могли бы жить несравненно лучше, на уровне богатых людей Запада, за счет экономии средств на оборону и ВПК, реализации стратегических запасов по мировым ценам, конверсии оборонных производств на выпуск продукции народного потребления. Запад лучился добротой и мудростью богатого дядюшки.
Голословные утверждения типа «Невозможно никакой стране существовать отдельно от общемирового разделения труда» изрекали как непререкаемые истины в самой последней инстанции. Прогнозы, что ближайшие два-три года будет трудно, а затем начнется бурный рост по всем направлениям, звучали из самых авторитетных экономических уст.
На этом фоне удалось посеять межнациональную смуту, идейный и духовный хаос, подготовить общество к мысли о неизбежности и даже необходимости разрушения. Все это было производным от войны слов, осуществлялось под ее прикрытием и с использованием ее средств.
Нетрудно убедиться всякому беспристрастному исследователю, что в конце 1980-х в стране определяющим фактором общественной мысли стал антисоветский психоз. Прочтите, например, откровения А.Собчака «Хождение во власть». Полистайте и вспомните публицистику тех лет. Интересно посмотреть и на искусство этого периода. Сопоставьте с последующими событиями.
Поражают нынешние резюме о тех событиях некоторых «не дураков».
Эти резюме - как дешевые газетные заголовки. Никто не может объяснить их смысл. Логические построения о причинах разрушения СССР, основанные на антисоветских и либеральных концепциях, сегодня рассыпаются вместе с оными концепциями подобно карточному домику.
В наших размягченных мозгах большие сдвиги вызвал интересный такой термин – «тоталитаризм». Представьте себе некоего теоретика, на кончике своего пера создавшего чисто умозрительное мировоззренческое понятие, которое равно подходило бы и к советскому обществу, и к гитлеровскому рейху. Разумеется, просто так, из чисто теоретических соображений.
И находятся энтузиасты, которые с авторитетным видом начинают применять это слово к разбору исторических реалий и к характеристикам и оценкам обществ. И начинается вакханалия, как с голым платьем короля. Вот оно, то, чего нам не хватало! Вот, теперь все встало на свои места! Теперь все понятно в истории и в жизни!
А понятно в истории и в жизни только одно. Если люди, заинтересованные в определенных результатах оценок, придумывают новое слово, то скорее всего с его помощью у них и встанет все на свои места. И если другие люди заинтересованы в других результатах оценок, то они должны послать подальше первых людей с их специальным словом.
К сожалению, эта очень здравая мысль не прозвучала достаточно внятно в годы перестройки. Все могло пойти по-другому, если бы люди задумались о новых «общечеловеческих» понятиях и о чужих «общечеловеческих» интересах.
Пусть же прозвучит она хотя бы теперь, ибо война слов в стране и мире продолжается и, если не дать отпор, будет идти до полного уничтожения носителей не общечеловеческих, а просто человеческих интересов.
В свое время прозвучала над нами как с небес редкостная для плюрализма абсолютная истина: Преступником человека может назвать только суд.
Эффект от этой фразы в наших замороченных к тому времени головах был колоссален. Люди, сначала задавленные «тоталитаризмом», а затем испытавшие эйфорию плюрализма, ощутили в мозгу холодную сталь цивилизации. Сколько нас замерло в оцепенении, сколько и сейчас цепенеет.
Что же это за слово такое, которое никто не смеет произнести, кроме суда? Почему дураком человека может назвать кто угодно, а преступником – нет? Полный бред. Есть ответственность за клевету, которая применяется не по словам, а по смыслу всего сообщения. Безо всякого суда можно написать о человеке, что я считаю его преступником, и объяснить, почему. Если объяснения окажутся заведомо ложными – пожалуйте в суд за клевету. А если логичными или метафоричными – то не пожалуйте, потому как свобода слова.
Хуже того, выясняется, что и суд человека преступником не называет. А называет подследственным, обвиняемым, осужденным.
Человек, пустивший в публичный обиход эту чудовищную фразу – информационный преступник, к сожалению, уголовной ответственности по нынешнему праву не подлежащий.
Есть все основания полагать, что эта сакраментальная фраза была изобретена информационными преступниками для увода от ответственности самих себя и других преступников.
Примерам такого рода несть числа. Война слов продолжается, сопротивление, похоже, крепнет, значит будут и исследования, и обобщения.
С разрушением СССР? И просто, и не просто. Как очевидец и рядовой участник тех событий могу свидетельствовать, что магия слов и сейчас мешает объяснить, как же мы, мыслящие, могли так обмануться.
Повторюсь, проблемы были во всех сферах, было, что перестраивать, были просчеты и большие ошибки. То, что страну удалось разрушить, говорит о недостаточной стойкости ее конструкции к примененным информационным воздействиям. Это вовсе не означает неизбежности такого «успеха» перестройки. Не оказалось противовеса личности Ельцина – неординарного политика, который сумел бы обратиться к народу с идеями сохранения страны. Это самый крупный порок позднесоветской системы и самый главный урок тех событий.
- А что, молодые люди, в чем, по вашему мнению, состоит главное отличие нынешней общественной системы РФ от советской? Не знаете? Я бы ответил двумя утверждениями, выражающими одну мысль.
Во-первых, «Человек проходит, как хозяин, необъятной Родины своей» - это в полной мере относилось к гражданину СССР и ни в коей мере не относится к гражданину РФ.
Во-вторых, в РФ отсутствует целеполагание на уровне всего общества, а в Советском Союзе оно имело место быть. Можно, разумеется, спорить о правильности выбора тех или иных целей в СССР. Вернее, можно было спорить тогда. А теперь – не о чем. Менеджеры, притом до невероятности бесконтрольные. "Свобода слова" при всем ее блудливом многословии - до невероятности бессловесная.
Проблема как бы снята.
Alex55
Апрель-май 2006.
Москва.
См. также
Язык и понимание
Общечеловеческие ценности в натуре
Имеют ли они право судить
Музей разрушения СССР