Василий Грозин
Беседы с воображаемым честным журналистом
Информация общественного пользования
Предыдущая Оглавление Следующая
Честный журналист: Здравствуйте, товарищ Грозин.
Грозин: Здравствуйте, Честный журналист.
Честный: Я знаю, что вы имеете весьма чёткое представление, что следует считать демократией. Знаю, что в этом вопросе вы стоите на советской «официальной» точке зрения. Знаю и то, что под влиянием «катастройки» вы меняли свои взгляды...
Грозин: Да, в конце 1980-х я поддался влиянию советофобской пропаганды и уверовал в нечто вроде конвергенции развитого капитализма с развитым социализмом и даже в некоторое преимущество «западных стандартов демократии».
Честный: То есть, буржуазной демократии? Как же так, Василий? Изменить таким своим убеждениям - разве это не постыдно?
Грозин: Увы, это факт, что я, как и многие сограждане, потерял ориентировку. Наши высшие критерии - дружественность, общественная польза, благо народа - горбачёвская пропаганда незаметно направляла против социализма. А позднее - в течение 90-х - они уже просто были отброшены ельцинистами.
Аргументов в пользу западной «цивилизованности», против советского «тоталитаризма» на нас обрушили очень много. Но не думайте, что все эти аргументы я принимал бесконтрольно и бездумно. Нет, я из тех советских граждан, которые советскую жизнь понимали глубоко. Пропаганду «Радио Свобода», «Голоса Америки», «Би-би-си» и т. п. я всегда воспринимал критически, без боязни и без зашоренности. И всё-таки перестройщики меня сбили с толку вместе с миллионами таких же.
Я давно задумываюсь, как им это удалось?
Честный: И что вы можете нам об этом рассказать?
Грозин: Если говорить не о расшатывании психики, не о нагнетании истерии, а об апелляциях к разуму, то это был масштабный пропагандистский обман. На уровне рациональной аргументации выдвигались такие аргументы, как отрыв властной верхушки (партократии) от народа по условиям жизни и по идеологии. Определённая доля правды тут, наверное, была, однако её сильно преувеличивали. И начинали потихоньку убеждать, что это не отклонение от советских норм, а будто бы их закономерное следствие.
Честный: То есть, порок системы? И вы поверили?
Грозин: Нет, конечно. Я мог возразить, что руководящее положение в СССР не наследуется, что несоциалистическая система в этом отношении гораздо хуже. Но тут перестройщики шли на обман. Они утверждали, что в «цивилизованных» странах законы, правосознание, культура и честная конкуренция находятся на такой головокружительной высоте, что нам, «совкам», и не снилось. У нас же, дескать, советская власть существует только в столицах и на телеэкране, а что творится на бескрайних просторах Союза, об этом люди даже не подозревают. (Особенно акцентировали буржуазную «честную конкуренцию» в противоположность нашей «монополии одной партии».)
Честный: И вы поверили?
Грозин: Нет, не поверил. Но - усомнился, действительно ли то, что мы знаем о своей жизни, полно и достоверно? Тем более, что нам стали каждодневно напоминать о катастрофах разного рода, которые в СССР до перестройки не афишировались, о жестокостях и тяготах становления и развития Советской власти, о которых официальная советская пропаганда предпочитала забыть.
При этом советской системе информирования и пропаганды приписывалась некая злонамеренность, недемократичность, корыстная лживость. Хотя забывание прежней вражды во имя общих интересов есть процесс гуманистический и характерный для становления любой масштабной человеческой общности.
Честный: И тут-то вы поверили?
Грозин: Я не поверил в лживость отцов. В то же время я недооценил бессовестности обличителей советской истории и жизни, не распознал их готовности ради демонизации идти буквально на всё. Я верил советским интеллигентам и не ожидал от них, что они поучаствуют в разрушении нашей страны, а сами преспокойно укатят за рубеж, в лоно чужой «цивилизованности».
Я поверил в готовность капиталистических обществ к мирному сосуществованию, в их подлинную приверженность идеалам демократии. Даже в реальное гражданское равноправие новейшей буржуазно-демократической системы... В этих вопросах я сам был мало компетентен и вполне допускал, что наше политическое образование в целях демонизации капитализма преуменьшает западные достижения, преувеличивая их недостатки.
Честный: Они нащупали слабое звено в вашей картине мира?
Грозин: Верно. В вопросах, в которых мы не очень компетентны, мы привычно полагались на своих сограждан по Союзу, на объективность зарубежных учёных и журналистов (кроме тех, кого специально наняли обманывать).
Честный: Оказалось, что специально наняли обманывать всех?
Грозин: Оказалось, что система западной честности переродилась. В ней теперь честное информирование перестало быть обязательным. Они даже выработали идеологию, которая объявляет мошеннические приёмы общественной нормой «нового мирового порядка». Но тогда - до разрушения СССР - мы об этом знали только понаслышке, и поверить в такую метаморфозу просвещённого мира не могли.
Честный: А сейчас поверили?
Грозин: А сейчас почувствовали на себе в полной мере. Ведь Россия находится в эпицентре применения этих «новых общественных технологий».
Честный: Как изменилось ваше понимание демократии - советской и буржуазной - после разрушения Советского Союза и 20-ти лет постсоветских реформ?
Грозин: Моё понимание демократии вернулось к советской норме. Демократия - это власть народа. В реальной жизни это сложное, многогранное явление, не сводимое к отдельным внешним проявлениям.
Честный: Буржуазные идеологи считают признаком демократии возможность мирной смены власти.
Грозин: Буржуазные идеологи не очень-то держатся за свои конкретные идеологемы. Так что нам не следует принимать их слишком всерьёз.
Слово демократия связывает понятия народ и власть. По внешним признакам современная демократия - это власть, которая,
Обычно подразумевают ещё обязательные в современном мире требования адекватности и гуманистичности:
Повторяю, это внешние признаки демократии, а не её суть.
Честный: Служить народу, выражать волю большинства, отвечать за интересы - это не суть?
Грозин: Это близко к сути. Но суть современной демократии я бы сформулировал так: это коллективное самоуправление народа, облечённое в соответствующую общественно-правовую форму.
Честный: Что ещё за коллективное самоуправление?
Грозин: Отдельный человек осуществляет осознанное управление своим поведением. По тому же принципу демократически организованный народ решает вопросы общественного значения. Для этого существуют правоотношения, разделение функций, органы власти, идеологические представления и типовые модели поведения. То есть, канва общих представлений, о которой мы постоянно говорим, - это необходимый элемент современной демократии.
Демократическое общество - это и есть народ, организованный для коллективного самоуправления. Это как бы коллективный организм, подобно обычному человеку обладающий целостными разумом, памятью, волей. От индивида этот коллективный человек отличается бОльшим могуществом и большей ответственностью. А также - хочется в это верить - бессмертием.
Честный: У вас получается какая-то анархия, Василий. Все управляют всеми.
Грозин: Действительно, сущностная мысленная модель социалистической демократии - не «одни управляют другими», а «все управляют всеми». Только не буквально. Имеет место рациональное распределение функций и ситуационных ролей, делегирование полномочий.
Честный: Самоуправление у человека - это сознательная деятельность. Демократия - тоже?
Грозин: Да, в этом суть подлинной демократии. Граждане - и рядовые, и осуществляющие властные полномочия - вполне осознанно участвуют в решении общественных проблем и столь же осознанно подчиняются демократическому порядку. Власть при демократии не заинтересована в замутнении сознания народа.
Честный: Вы хотите сказать, что оглупление народа и технологии хаотизации представлений несовместимы с демократией?
Грозин: Точно так. Это не моя, а общепринятая точка зрения. Нам твердили в конце перестройки, что во власть пришли демократические силы. Жизнь показала, что это был обман. Нам говорили, что после разрушения СССР ельцинисты установили в РФ демократические порядки. Это был обман. Нам говорили, что постсоветская журналистика демократична. Это неправда.
Честный: Разве можно отрицать, что ельцинисты отменили советскую партийно-государственную цензуру?
Грозин: Следуя такой формальной логике, мы с вами должны бы радоваться «роспуску» СССР. Нет, не всякое разрешение есть благо, так же как не всякое запрещение есть зло. В каждом конкретном случае разрешения и запрещения нужно разбираться отдельно.
В этой связи мне вспоминается саркастический анекдот времен поздней перестройки:
Государство установило новую льготу для пенсионеров: разрешило переходить улицу на красный сигнал светофора.
Честный: Итак, вы не считаете постсоветский режим в России демократией?
Грозин: Если следовать за саморекламой ельцинистов, то мы должны преклоняться перед альтернативностью кандидатов, многопартийностью, отсутствием формальной цензуры, разделением властей. Чего на деле стоят эти «демократические принципы», мы наблюдаем воочию уже два десятилетия.
Всё это - пустая плутовская форма без демократической сути. Эта бутафорская демократия сработала совсем не так, как должна была сработать по заверениям её устроителей. С точки зрения сути - о каком самоуправлении народа можно говорить, если его - народ - в период масштабных преобразований жизни злостно дезинформируют, дезорганизуют клоунскими лже-партиями, деморализуют советофобской пропагандой? Кстати, это и сейчас продолжается, а не только в бандитских 90-х.
Что касается пагубности самих этих преобразований, политики дестабилизации, провоцирования противоречий, попустительства преступности, разрушения материально-технической базы социализма и т.д., то невозможно допустить, что подобные деяния могут быть спланированы и совершены мало-мальски демократической властью.
Таким образом, ярлык «демократии» с одобрения всего «цивилизованного» мира был использован ельцинистами в целях дезориентации народа, для прикрытия совсем иной - антинародной, антидемократической - сути постсоветской власти РФ.
Честный: Вы предлагаете судить о демократичности власти не по «демократической форме», а по результатам деятельности?
Грозин: О демократии нужно судить с разных сторон. Если форма соблюдается, а цели демократии не достигнуты, то, наверное, это какая-то неполноценная форма. Или здесь скрыт обман. Если результаты «демократических реформ» не отвечают объективному дереву целей, то налицо неадекватность и безответственность власти. То и другое вопиющим образом противоречит современным требованиям к демократии.
Честный: Так вы и всеобщие выборы не считаете достаточным признаком демократии?
Грозин: Не считаю. Всеобщие выборы - это в большинстве случаев даже не акт самоуправления. Это хотя и очень важная - но всего лишь демонстрация настроений общества и адекватности (или неадекватности) общественного сознания текущей обстановке. Основная работа демократии выполняется (должна выполняться) между выборами. И заключается она в качественном информировании граждан обо всём, что происходит в стране и мире, в контроле за деятельностью власти, в законотворчестве, в общественном обсуждении проблем, в научной деятельности по планированию и управлению.
Честный: А как же говорят о смене власти «демократическим путём», подразумевая даже смену общественного строя?
Грозин: Если исключить из рассмотрения обман народа в любой форме, тогда, значит, общество уже до выборов созрело для смены власти. «Созревание» общественного сознания, если оно адекватно обстановке, - это как раз демократический процесс. Демократия по самой сути своей несовместима со скоропалительными решениями. Если история всё-таки принуждает к немедленным кардинальным решениям, то это всегда по сути недемократично, даже в том случае, когда происходит путём всеобщих выборов. Только будущее показывает, была ли данная недемократичная акция шагом к установлению демократии или это движение в противоположную сторону.
Честный: Вы говорили, Василий, что оправились от постперестроечных заблуждений в 1995 году. За кого вы тогда проголосовали?
Грозин: За КПРФ и за Зюганова. КПРФ тогда оказалась самой многочисленной фракцией Госдумы, но большинства не имела - ни конституционного, ни простого. Это типичная ситуация для буржуазной «демократии» - объединение малочисленных фракций побивает более многочисленную. А на президентских выборах (1996) Ельцин, который в начале кампании имел поддержку всего 2-6% граждан, «победил» во втором туре выборов.
1995 и 1996 год - это разгар приватизации. Это челноки, беженцы, позорная война "ичкерийцев" и "федералов", гиперинфляция, остановленные производства, финансовые пирамиды, чековые инвестиционные фонды, разгул преступности, зашкаливающая советофобская пропаганда, инфаркт Ельцина, скрытый от народа... В таких случаях вряд ли можно говорить об осознанном демократическом выборе.
Честный: С тех пор выборы проходили не однажды...
Грозин: «Демократический» опыт 1996 года повторяется с небольшими вариациями во время каждых следующих выборов. Заколебать общественное сознание и подсунуть ему очередного ельциниста, чтобы дальше гробить страну.
Сознательные граждане должны понимать суть этого простого фокуса. Но ельцинистская «четвёртая ветвь власти» держит сознательных в информационной изоляции от большинства. А большинству они всякий раз расшатывают психику, сбивают ориентиры. Колеблющиеся - внушаемы.
Правильно ли называть такое политическое действо демократией?
Честный: Вы что, против всеобщих выборов?
Грозин: Нет, я обеими руками за выборы. Но нельзя считать этот институт самодостаточным или главным механизмом подлинной демократии. Выборы в буржуазных странах - это всегда ограниченная демократия, урезаемая реальной экономической властью финансовой олигархии. Выборы в Советском Союзе - это торжественный ритуал демократии, символизирующий происхождение власти от народа. Повторяю, основная работа демократии должна совершаться между выборами.
Честный: Интересная точка зрения. Какие черты демократии вы считаете важными, Василий?
Грозин: Один постсоветский прохиндей откровенно сказал, что демократия - это когда «господствующий класс» раздобреет и начнёт ублажать свой народ.
Повторять слова прохиндеев, не противопоставляя им своего понимания предмета, мы не станем.
Демократия в свете исторического опыта 20 века - это когда никакого «правящего класса» нет и быть не должно. Если в конституции государства записать, что власть принадлежит некому меньшинству, то на демократии сразу можно поставить жирный крест.
Есть ли такие государства, такие конституции в современном мире? Не знаю.
Никакие меньшинства, никакие "группы на букву "б"" не могут в демократическом государстве претендовать на особое положение по отношению к государственной власти. Понятия демократия и олигархия несовместимы.
При демократии наследуется политическое равноправие граждан, основанное на их экономическом равноправии. Неравноправие не наследуется: сын министра равноправен с сыном рабочего, дочь выдающегося изобретателя равноправна с дочерью колхозника.
Демократия несовместима с оболваниванием народа.
Государственный аппарат в демократическом обществе рекрутируется из народа, в том числе на профессиональной основе, служит народу, подчинён народным законам, следует демократической этике, контролируется народными представителями, живёт общей с народом жизнью.
Нарушение любого из этих условий есть нарушение демократии.
Честный: Такая демократия - это реально?
Грозин: При социализме - вполне реально, пока в обществе поддерживается атмосфера нетерпимости к нарушениям демократических норм. Разве нереально, что государственные служащие происходят из народа? Это такие же граждане, как и прочие. Они так же способны осознавать своё единство с народом в интересах, условиях жизни, ценностях, культуре.
22.11.2011.
Предыдущая
Оглавление
Следующая